Педагог и журналист Ирина Вайсерберг — о том, что воспитанники детских домов не меньше других детей нуждаются в полноценном образовании, а мы можем помочь им его получить.
Я хорошо помню девочку по имени Алина, жившую с бабушкой. У Алины был талант — она могла запомнить сорок-пятьдесят слов подряд, но была категорически не в состоянии построить из них фразу, не то что на английском — даже на русском. Как выяснилось позже, они с бабушкой едва ли обменивались парой реплик за день: старушка кормила внучку, одевала и обслуживала ее по мере сил — на разговоры у нее просто не хватало времени, родителей не было, и Алина росла молчаливым волчонком.
Когда я обнаружила талант девочки, мы начали играть со словами, придумывая фразы и истории, и через полгода занятий я получила в подарок фантастический рассказ, написанный на хорошем английском. Она сочинила рассказ в конце восьмого класса, а в начале девятого я застала Алину, утиравшую злые слезы под школьной дверью. Выяснилось, что завуч не разрешила ей сдавать ГИА по английскому, сказав между делом: «Ты ж нам всю статистику испортишь, куда тебе!»
Помню я и мальчика Сережу, попавшего ко мне в класс совершенно случайно. Сережу усыновила пожилая пара, когда ему исполнилось 14 лет. Свою предыдущую жизнь он предпочитал не вспоминать, но и в новой семье у него все складывалось не просто: ему нравился новый папа, но не нравилась мама, и было похоже, что он все делает ей наперекор. Новой маме хотелось, чтобы он как следует занимался английским, а у него, как выяснилось чуть позже, была проблема не с английским, а с русским, вернее сказать, с любым языком.
Логика высказывания, причинно-следственные связи, разница стилей, различия между тюремным жаргоном и языком обычных людей — все то, с чем ребенок в семье развивается по умолчанию. Все это было для него сложно и непосильно. Мы брели от вешки к вешке: прежде чем заниматься английским, я пыталась научить его формировать стандартные развернутые фразы на русском, объясняя, почему вот так говорить нельзя, а вот так — нужно. Иногда мне казалось, что передо мной Маугли, да в общем, примерно так оно и было: человеческий детеныш, брошенный в лес взрослых, изуродовавших его проблем.
Прорыв наступил в тот день, когда он мне нагрубил, а я вдруг не рассердилась, не стала его ругать, а просто погладила по спине молча. И тут он, большой мальчик, выше меня ростом, вдруг заплакал, стал просить прощения и попробовал рассказать мне коротенький рассказик про собаку, который мы за две недели до этого безуспешно пытались выучить. Выяснилось, что впервые в жизни ему этого захотелось.
Сироты, выросшие с бабушками-дедушками или в приемных семьях, — это еще полбеды. Вспоминаю свою первую встречу с интернатскими детьми — мы с подругой пришли волонтерами в интернат для детей с задержками умственного развития. Перед нами была группа ребят, не всегда знавших, какое сегодня число или какое время года на дворе. И я прекрасно помню, какие потрясающие итоги дало совсем небольшое в них участие и совсем небольшая работа по развитию мелкой моторики. Выяснилось, что нет никакой задержки умственного развития — есть недооценка реального состояния детей, педагогическая запущенность и ложное убеждение в том, что происхождение из неблагополучной социальной среды — это приговор. А это не приговор — это всего лишь осложняющее обстоятельство.
У выпускников детдомов и интернатов социальная дезадаптация и сниженная мотивация — одна из самых главных проблем. Но это в любом возрасте страшно важно — понять, что ты не один, что за тебя болеют, что в тебя верит взрослый, значимый для тебя человек — и говорит: «Давай, ты сможешь», и показывает тебе, что для этого надо сделать.
Источник: https://vk.cc/5rNdQu
